– Мы с Ирмой здесь сидели, восемнадцать лет назад…, – он затянулся сигаретой, – она тогда волосы распустила. Локоны дымом пахли…, – Теодор все хотел рассказать Эмме о ее матери, но качал головой:
– Не сейчас. После победы. Сумасшедший зарвется, Россия его сломает…, – летчики Люфтваффе получили приказ о начале операции «Барбаросса», на рассвете двадцать второго июня.
– Три недели осталось…, – он просматривал подвал газеты, – всего три недели…, – на выложенном плиткой полу кафе виднелась легкая, золотистая пыль. Вокруг аэропорта расцвели липы. Унтер-ден-Линден окутывало сияние деревьев, воздух был нежным, сладким. Он пробежал глазами статью об атаке на «Бисмарк»:
– Две машины велись пилотами настолько низко, что команды скорострельной малокалиберной артиллерии находились выше атакующих и с трудом различали их на фоне волнующегося моря…, – сообщалось, что командир эскадрильи, полковник Стивен Кроу, получил за бой с корабельными орудиями «Бисмарка» крест «За выдающуюся храбрость». Корреспондент написал, что летчик отличился и на Средиземном море, во время сражений в Северной Африке.
Свернув газету, Теодор взглянул на передовицу «Фолькишер Беобахтер».
– Нерушимая дружба между Германией и СССР…, – он залпом проглотил принесенный Эммой кофе. Дочь потягивала лимонад, прислушиваясь к голосу диктора. Объявили прибытие внутреннего рейса, из Кракова. Через несколько дней этим рейсом возвращался в Берлин Генрих. Эмма намотала на палец белокурый локон: «Папа, фрау Рихтер с дочерью у нас остановятся?»
– Нет, они заказали номер в «Адлоне», – ответил дочери граф. Про себя, он подумал: «А лучше бы у нас».
Фрау Анна улетела в Швейцарию, но Теодор не мог забыть черные, тяжелые волосы, большие, серые, дымные глаза, тусклое золото старого крестика, на белой шее. Он просыпался, закуривая, глядя в потолок спальни:
– Оставь, она на двадцать лет младше. Ирма тоже была на двадцать лет меня младше…, – ему пришло в голову, что фрау Рихтер может оказаться подсадной уткой. Высокопоставленных лиц, в рейхе, служба безопасности проверяла, используя тщательно отобранных женщин, членов партии:
– К ней еще больше доверия, – думал граф, – у нее швейцарское гражданство. Никто не заподозрит агента СД. Богатая дама, поклонница Гитлера. Хорошо быть нацистом, на берегах Женевского озера…, – он ничего не решил. Если фрау Анна работала на американцев, Теодору надо было открыть ей дату начала операции «Барбаросса». В Британии об этом знали. Зашифрованные сведения после Пасхи ушли дорогому другу, в Голландию. Вслед за Генрихом, граф и Эмма тоже стали звать голландский контакт именно так:
– Британцы найдут способ поставить в известность Советский Союз…,– он вытер губы салфеткой:
– Спасибо, милая. Цюрихский рейс, пойдем…, – надев утром хороший, летний костюм, Теодор долго завязывал галстук. На лацкане блестел золотой значок почетного члена НСДАП.
– Даже постригся…, – он провел рукой по седине, на висках:
– Тебе седьмой десяток, – почти весело сказал себе граф, – о чем ты только думаешь?
Он думал о фрау Рихтер:
– Пусть и американцы знают, о двадцать втором июня. Это надежней…, – они остановились у ворот, ведущих в зону паспортного контроля, где красовался бронзовый орел, держащий в лапах свастику. Теодор успокаивал себя тем, что даже если фрау Анна сообщает сведения на Принц-Альбрехтштрассе, то никаких подозрений подобный разговор не вызовет. Теодор был консультантом в министерстве авиации и Генеральном Штабе:
– В конце концов, я не стану открыто называть дату…, – в коридоре появились пассажиры, – скажу, что летом рейх собирается расширить лебенсраум, жизненное пространство. Понятно, за счет кого…, – он увидел знакомые, черные волосы.
Сзади носильщик катил тележку, с чемоданами и саквояжами, от Луи Вюиттона. Она надела элегантный, дорожный костюм, серого твида, с лиловым, замшевым кантом. Шляпки фрау Анна не носила, изящные туфли на высоких каблуках стучали по итальянской плитке пола. Марта шла рядом, в темной, пышной юбке и вышитой блузе, в народном стиле. Анна помахала им журналом «Frauen-Wart». На обложке граф заметил немецкого солдата, в каске, с винтовкой, и железным, арийским подбородком. Он напоминал Отто.
Эмма, едва слышно, шепнула:
– Это Отто и есть. Художник фото использовал. Образец арийца…, – на них повеяло жасмином. Мягкий голос фрау Анны сказал:
– Большое спасибо, что встретили нас, герр Теодор, фрейлейн Эмма…, – Марта, восхищенно, смотрела на китель вспомогательных частей СС.
– Хайль Гитлер! – фрейлейн Рихтер вскинула руку в нацистском приветствии, щелкнув каблуками туфель. Эмма заставила себя ответить:
– В конце концов, это ненадолго, – напомнила себе девушка, болтая с Мартой о погоде, – они не собираются здесь все лето провести. Улетят в Цюрих, мы их больше не увидим…, – они пошли к выходу из главного зала. Теодор держал фрау Рихтер под руку:
– Разумеется, мы пообедаем на вилле. Отличная спаржа, телятина, молодая клубника. Я очень рад, что вы приехали, фрау Анна.
– Я тоже…, – она посмотрела на него спокойными, непроницаемыми глазами. Красивые, розовые губы немного улыбались: «Я тоже, герр Теодор».
На улице, кружа голову, пахло липами. Теплый ветер носил золотые соцветия по ухоженному газону. Теодор усадил девушек на заднее сиденье мерседеса. Он подмигнул Анне:
– Вы будете рядом, фрау Рихтер. Я сам за рулем…, – отдав носильщику мелочь, он завел машину. Нацистский флажок на капоте раздулся, затрепетал. Вывернув со стоянки, мерседес направился на север, к центру города.
Официант кафе «Кранцлер», на углу Курфюрстендам, принес на террасу кофе с молоком. Кельнер, незаметно, убрал грязную посуду. Черноволосая женщина, с прямой спиной, в хорошо скроенном, строгом, синем костюме, встречалась с родственниками, в обеденный перерыв. Из-за столика поднялись двое мужчин, один в штатском пиджаке, со значком НСДАП, в круглых очках с железной оправой, и второй, в мундире старшего лейтенанта Люфтваффе. Они сердечно распрощались с женщиной, офицер поцеловал ей руку. Официант отряхнул накрахмаленную скатерть от липового цвета. Дама протянула два букета роз: «Будьте добры, поставьте в воду». У нее был нездешний акцент. Официант прислушался.
– Не баварский, но похожий. Она с юга, откуда-то…, – мужчины были берлинцами. Они заказали картофельный салат, и сосиски, с легким пивом. Дама попросила салат из одуванчиков, и пила минеральную воду:
– О фигуре заботится, – кельнер скользнул взглядом по стройным ногам, в нейлоновых чулках, – ей к сорока, но красавица. Должно быть, братья ее, или кузены. Наверное, приехала в столицу, развлечься…, – дама достала из сумочки конверт, с грифом отеля «Адлон», несколько листов бумаги, и автоматическую, дорогую ручку. Длинные, белые пальцы, без колец, с аккуратным маникюром, постукивали по столику:
– Будто кровь…, – официант заметил красный лак, покрывающий острые ногти. Повернувшись, дама окинула его спокойным взглядом. Кельнер, отчего-то, поежившись, заторопился прочь, унося цветы. Анна, краем уха, слушала голоса женщин, за соседним столиком. Рядом пили кофе жены военных, расквартированных на западе, во Франции, и Бельгии. Анна уловила слово «партизаны». Она знала об отрядах, на оккупированных территориях, но сейчас ей надо было думать не об этом.
Она, только что, распрощалась с Корсиканцем и Старшиной. Марта, с Эммой, на весь день уехала в Потсдам. Отделение Лиги Немецких Девушек, где вела занятия Эмма, устраивало экскурсию во дворцы прусских королей. Вечером группу ждал пикник, на берегу озера, катание на лодках, и ночевка в палатках. Эмма, весело, сказала:
– Фюрер и рейх ожидают от нас, будущих жен и матерей, крепкого здоровья. Марта не простудится, не волнуйтесь…, – дочь вскинула острый подбородок:
– Не забывай, я каждое лето проводила в лагере, в Альпах, на высоте в три тысячи метров, где гораздо холоднее…,– Марта получила в школе диплом с отличием. Руководитель математического семинара, в Высшей Технической Школе Цюриха, ждал дочь в сентябре. По результатам вступительных испытаний девушку зачислили на второй курс университета. На Пасху вышла ее первая статья, в студенческом сборнике. Анна зажмурилась, глядя на ряды формул. Дочь обняла ее сзади, потормошив:
– Ничего страшного, мамочка. Не сложнее, чем расчеты, в конторе…, – работа была о теореме Геделя. Марта занималась математической логикой:
– Профессор Гедель вовремя уехал в Америку…, – девушка положила голову на плечо матери, – его хотели призвать в гитлеровскую армию, с началом войны. У него все учителя, евреи. Я слышала, что он дружит с Эйнштейном…, – зеленые глаза восторженно засверкали:
– Хотела бы я увидеть Эйнштейна, мамочка…, – поднявшись на цыпочках, Марта поцеловала ее куда-то в висок: «А зачем тебя в Берлин вызывают?»
